|
Я родился в 1961 году в городе Кисловодске Ставропольского края, в семье из «бывших», что, конечно, выяснилось гораздо позже. Мои родители жили вместе с нами — тремя детьми — в полуподвальной комнате, которую отец переделал под жильё из подвала, ничего другого просто не было. До своей свадьбы он жил со своими родителями в маленькой полуподвальной комнатке на самой окраине Кисловодска (подвал, ставший нашим домом, находился при этой комнатке).
Мир моего детства — горы, ущелья и балки, которые начинались прямо за двором дома, в котором мы жили. И наиболее сильные и яркие детские впечатления — это горы, красота и величие которых просто завораживали моё детское воображение. Но прежде чем продолжить мои детские воспоминания, хотелось бы отдать должное своим предкам. В последнее время стало очень популярным находить свои аристократические корни. Хотя, совсем ещё недавно это ничего хорошего тем, кто эти корни имел на самом деле, не давало, а приносило только одни проблемы. Большинство «бывших» были под корень уничтожены советской властью, а оставшиеся в живых, по тем или иным причинам, были обречены этой властью на забвение. И мои предки испытали это в полной мере. Но об этом — позже, а сейчас хотелось бы сказать несколько слов о своих предках, которые в течение многих веков с честью служили своему отечеству — России…
Интересно происхождение фамилии Левашов. Фамилия Левашов произошла из прозвища Леваш. В боярской думе, при Рюриковичах, по левую руку от царя сидели бояре, в то время, как по правую — думные дьяки. Один из моих предков из старого княжеского рода, был думским боярином, за что и получил прозвище Леваш, по старинным традициям только один представитель из рода имел право входить в царскую думу, и боярином обычно, становился самый достойный из рода. В те времена было принято давать всем прозвища, которые отражали деятельность человека или его личные качества. Родовые кланы были многочисленны, и подобные прозвища позволяли не путать людей из одного и того же рода. Со временем это прозвище закрепилось за его потомками и стало отличительным для всего рода, и преобразовалось в фамилию Левашов.
Род Левашовых был самым богатым княжеским родом на Руси до захвата власти прозападно настроенными Романовыми. Даже при первых Романовых это сохранилось, что не могло понравиться новым царям. Мои предки впали в немилость, так как не выступили на стороне новой династии и не были «новой» знатью. Чтобы закрепить свою власть, царь Фёдор Алексеевич Романов в 1682 году приказал уничтожить Разрядные и Родословные Книги, и взамен им была написана новая родословная книга — Бархатная Книга. Но в Европе эти книги сохранились до сих пор. Удаление от царского двора и от государственных дел княжеского рода Левашовых продолжалось более ста лет. Только в тяжёлое для отечества время одна из ветвей рода была приближена к императорскому двору. Василий Васильевич Левашов (1783-1848 гг.) — боевой генерал-лейтенант был подольским, черниговским, полтавским и харьковским губернатором. Входил с 1838 года в Госсовет и был председателем Госсовета и Комитета министров Российской Империи в 1847-1848 годах. Он был кавалером всех российских орденов. В 1833 году императором Николаем 1 был возведён в графское достоинство (княжеский титул передавался только главной линии рода).
К моменту начала революции, род не был самым богатым в России, но, тем не менее, был очень богатым. Семья владела золотыми приисками, конными заводами и т.д. Так что, моим предкам было, что терять когда свершилась Великая «Русская» революция. В один день лишиться всего, кроме своей жизни и оказаться в вагоне, в котором обычно перевозят скот, с другими жертвами роковых событий, и ехать в неизвестность. Это испытание далеко не из лёгких для любого, даже для очень сильных людей. И что интересно, многие из них не держали зла на людей, хотя имели на то полное право.
Обидно, что произошедшее с ним и со многими другими людьми из «бывших», так и останется навсегда тайной за семью печатями. Уже практически не осталось тех, кто мог бы поведать потомкам о тех временах. Миллионы загубленных душ и исковерканных судеб, единственной виной которых было то, что они родились в неугодных кому-то классах. И большинство из этих людей по праву могли называться цветом нации, что выкристаллизовывался из народа не одну тысячу лет…
Революция застала моего деда, Владимира Георгиевича Левашова, в расцвете молодости (1890 г.р.) и … лишив его всего и вся, «перенесла» его в Сибирь, как и практически всех представителей аристократии, дворянства и других «паразитических» классов, которых по тем или иным причинам не расстреляли на месте. Но в отличие от большинства оказавшихся в Сибири репрессированных первой волны, моему деду с его женой и родившейся в сибирской ссылке в 1930 году дочерью удалось в середине тридцатых перебраться сначала в Казахстан, а потом на Северный Кавказ, в город Кисловодск, где и родился у них в 1938 году мой отец, Левашов Виктор Владимирович, на самой окраине этого замечательного города в маленькой однокомнатной полуподвальной квартирке со всеми «удобствами» на улице.
Ни он, ни моя бабушка с отцовской стороны — Бабанина Марфа Иосифовна, которая умерла в 1988 году в возрасте 86 лет, даже умирая не сказали практически ничего о своём прошлом, кем они были, что с ними случилось. Даже в 1988 году бабушка боялась, что подобная информация может повредить её детям и внукам. Остаётся только предполагать, через что им прошлось пройти и испытать в своей жизни. Вполне возможно, только из-за того, что они умели молчать, стало возможным рождение моего отца и, как следствие, меня, моего старшего брата и младшей сестры. Единственное, что сказал мой дед моей матери, так это то, что они были дворянами и из богатой семьи, зная, что эта информация не попадёт в чужие уши. И только находясь уже в США, с помощью друзей мне удалось кое-что узнать о своих предках.
* * *
Моя мать, Левашова Валентина Петровна (в девичестве Андрюшечко) родилась в 1938 году в небольшом хуторе Весёлый Ростовской области, который затерялся в Сальских степях. Её отец, сибиряк, был кадровым военным из «бывших». В 1941 году он был востребован Родиной, точнее, его опыт и знание нескольких языков, и выполнял специальные задания, о содержании которых не смог ничего выяснить даже муж сестры моей матери, полковник ракетных войск, служивший в своё время в Министерстве Обороны СССР.
Моя бабушка по материнской линии — Анна Сергеевна Андрюшечко (в девичестве Ищенко) получала за него персональную пенсию в 200 рублей (2000 старыми рублями). Для сравнения, вдова бабушкиного брата получала пенсию в три рубля (30 рублей старыми деньгами). Второй её брат попал на фронт в 17 лет, подделав своё свидетельство о рождении. С войны не вернулось трое мужчин из моей семьи. И это — только ближайших родственников.
Ещё в детстве, у моей матери проявились необычные способности, такие, как левитация, возможность видеть будущее и безошибочно определять проблемы человеческого организма, что очень пригодилось ей позже, когда она работала в детской поликлинике. Судьба привела её в Кисловодск, где она поступила в 1956 году в медицинское училище, которое она успешно окончила и получила профессию фельдшера. В этом курортном городе она и встретила моего отца и … следствием этой встречи стала свадьба и рождение брата, меня и сестры.
Мы все ютились в маленькой подвальной комнатке, которую переделал для жилья мой отец из подвала при комнатушке, в которой жили его родители. Но подвал оставался подвалом, стены были круглый год сырыми так же, как и одежда, постельное бельё и т.д. Окна на две трети «уходили» под землю, и единственное, что мы могли видеть, «любуясь» пейзажем, так это ноги прохожих, проходящих мимо по тротуару. С тех самых пор я не терплю сырости. Это — из неприятных воспоминаний детства. Но, тем не менее, большинство детских воспоминаний — тёплые и радостные. Особенно ярки воспоминания о природе.
Двор дома, в подвале которого мы жили, обрывался в ущелье горной речки, которую мы называли балкой. Это ущелье стало нашей детской площадкой. По тропинкам мы спускались до самого дна ущелья и уходили вверх по течению речки в горы потрясающей красоты. Пятнадцать-двадцать минут хода, и мы оказывались среди почти дикой природы. «Дикость» слегка портили огороды, на которых окрестные жители выращивали себе картофель. Но стоило удалиться на какой-то километр в горы, и следы цивилизации практически полностью исчезали.
Горное ущелье, которое мы называли балкой, на самом деле было впечатляющих размеров. По дну ущелья текла небольшая речка, которая во время летних ливней или продолжительных дождей становилась мощным и бурным потоком, сносившим всё на своём пути. С высоты птичьего полёта, на уровне которого находились края ущелья, мы не раз наблюдали, как бурный горный поток нёс сорванные со своего места постройки, коров и овец, которые жалобно мычали и блеяли, чуя свою неизбежную смерть. Стоя на «нашем» краю обрыва, я на своей «шкуре» чувствовал страх и ужас, который испытывали эти несчастные животные. Иногда в этих потоках гибли и люди.
Ущелье постепенно расширялось, и вдоль берегов реки на дне ущелья стояли дома, в которых жили люди, и часто я, стоя на своём краю ущелья, ощущал себя властелином Мира. В любом случае, возникало непонятное возвышенное чувство какой-то окрылённости, когда видишь далеко внизу дома, улицы, маленькие фигурки спешащих по своим делам людей и машин. Чтобы с такой высоты разглядеть людей, приходилось напрягать зрение, а о том, чтобы узнать кого-нибудь с такой высоты, не могло быть и речи.
«Чужой» край обрыва был в семистах-восьмистах метрах от «нашего» края, и там тоже стояли дома, в которых жили люди. Но жизнь на «чужом» краю ущелья казалось мне, как жизнь в другом мире, с которым наша жизнь никогда не пересекалась, хотя и протекала она, казалось бы, и недалеко от нас. Насколько я помню, я наверное только раза два побывал на «чужом» краю ущелья. Для такого «подвига» нам, мальчишкам, требовалось несколько часов. Для этого нам сначала нужно было спуститься на дно ущелья с «нашего» края, прыгая по камням, переправиться на другой берег горной речки и пыхтя, как паровозы, выбраться на «чужой» край ущелья. И хотя мы были привычны носиться по нашему ущелью, выбравшись на «чужой» край ущелья, мы с ужасом думали о том, что нам придётся идти обратно. Так или иначе, мы никогда не были на «чужом» краю ущелья, используя нормальные дороги, так как для этого пришлось бы пересаживаться на несколько автобусов, и без подробной карты это сделать было почти невозможно, а такой карты у нас и не было. Так что, «чужой» край ущелья был для нас, в самом прямом смысле слова, «далёкой» страной, за жизнью которой мы, тем не менее, могли наблюдать со «своего» края. Кто жил в горах или хотя бы бывал, хорошо меня поймёт.
Вообще-то это ущелье было нашей детской площадкой. Все наши игры проходили именно там или на склонах гор, которые окружали террасу, на которой находилась наша улица. Наш дом находился на окраине Кисловодска, за пару десятков домов от автобусного круга по улице им. Гагарина. На противоположной стороне улицы находился пионерский лагерь, забор которого доходил почти до нашего двора. За автобусным кругом начинались горы, склоны которых были засажены ёлками и другими деревьями. На западных склонах, на которые большую часть дня попадали солнечные лучи, мы часто собирали отличную землянику, из которой бабушка варила варенье, правда из того, что оставалось от земляники, пока мы её доносили от кустика земляники до своей кошёлки. «Волшебным» образом спелая и сочная земляника, ягоды которой, по нашим понятиям, были довольно-таки большими, исчезали «неизвестно» куда! Мы с большой досадой на лицах приносили домой полупустые кошёлки, не думая о следах «преступления», написанных на наших лицах.
В наши обязанности, пока мы были совсем маленькими, входил дозор за водой. Дело в том, что воду в колонки на улице подавали время от времени и тот, кто обнаруживал наличие воды в кранах, имел хороший шанс успеть набрать воду в вёдра. Очень часто обнаружив наличие
|
